На Шпицбергене суровые условия жизни и странные законы. Тем не менее находится немало желающих поехать туда, чтобы остаться

Самолет заходит на посадку в аэропорту Шпицбергена. Обладатели профессиональных фотоаппаратов, которых в самолете не меньше половины, целятся объективами в иллюминаторы. Но небо затянуто облаками. Только незадолго до касания с землей из-под облаков появляются очертания невысоких черных гор с заснеженными вершинами.

Обычно прямо перед посадкой самолета, особенно где-нибудь в Европе, на земле становятся различимы дороги, игрушечные домики и машинки, иногда фигурки людей. Я вглядываюсь в стремительно приближающийся пейзаж. Ничего. Внезапно прямо под нами вырастают строения аэропорта. Выходим на трап. Холодно. Ветер.

В здании аэропорта множество людей в красных, желтых, зеленых, синих куртках-виндстопперах суетятся, разыскивая свой багаж. Жарко. Посреди зала возвышается огромного роста широкоплечий светловолосый норвежец в толстом свитере и высоких сапогах. «Стейнар, - представляется он и гордо показывает табличку с названием нашего отеля: две серые, выцветшие доски, в углу бантик из полоски тюленьего меха. - Сам делал. Это drift wood, сплавное дерево. К нам его много приносит из России. Мы им гостиницы отделываем, например».

Выходим на холодный воздух. Вдали чернеют горы без каких-либо признаков человеческой жизни. Да и, казалось бы, откуда ей тут быть. На 78-й широте, где плюс десять, это лето, а треть года солнечный свет нельзя увидеть даже в безоблачную погоду, потому что солнце не встает из-за горизонта.

Дорога от аэропорта до главного здесь норвежского поселения Лонгйира занимает минут пятнадцать. Едем на старом минивэне, навстречу попадаются несколько таких же, все с надписью Taxi. Дорога битумная, то и дело слышен стук камней о днище. Движение не слишком оживленное, машины в основном 15-, 20-летней давности. Слева бухта с десятком яхт и лодок, затем начинаются одно-, двухэтажные портовые ангары. Все это напоминает скорее унылую стройку, чем городское поселение. По правой стороне дороги тянется крутой склон. В июле на нем снега нет. По кромке горы торчат деревянные опоры. На тросе, протянутом между ними, висят металлические короба.

В них из шахты спускают уголь на местную электростанцию, - поясняет наш сопровождающий. - Кстати, тут самая северная да и вообще единственная в Норвегии угольная электростанция. Далее следует перечисление других «самых северных» объектов: университет - на Шпицбергене работает отделение университета Тромсё, больница, музей - его мы проезжаем тут же - темно-коричневое невысокое с двумя корпусами-клешнями здание напоминает гигантского лангустина. Впереди становятся видны красные, желтые, зеленые, оранжевые двух-и трехэтажные домики по 5–7 в ряд. На лужайках, покрытых редкой травой, стоят снегоходы. Много. Словно машины в московских дворах. В Лонгйире больше 2000 жителей, включая детей. И больше двух тысяч снегоходов.

Видите черные дома там, на возвышении слева? - Стейнар тянет вперед гигантскую руку, закрывая водителю обзор. - Это наш Беверли-Хиллз. Нет, знаменитости там не живут. У нас вообще знаменитости не живут. Они к нам только приезжают. Посмотреть, как мы тут живем. Район просто на холме. Вот и прозвали.

Домики на холме мало отличаются от остальных. Такие же двухэтажные, деревянные, на сваях. Только выкрашены в черный цвет. Но с яркими красными, желтыми и зелеными балконами.

Машина поворачивает направо и уходит от залива вверх по ущелью, словно выскобленному гигантской ложкой для мороженного, - окружающие горы образуют своеобразную котловину, круто вздымаясь вверх по бокам. Мы оказываемся на широкой и немноголюдной улице. С одной стороны мелькают вывески известных брендов на небольших деревянных домиках - магазинах. С другой стороны домов нет, по поверхности на высоте около метра над землей поддерживаемые сваями тянутся толстые трубы. Это коммуникации, их нельзя убирать в землю. Здесь вечная мерзлота и земля все выталкивает.

Видок, конечно, не очень, - Стейнар критически поглядывает на трубы, затем поворачивается к нам. Но так земля решила. Здесь вообще все земля решает. А нам главное ей не мешать. Кстати, вы знаете, у нас тут нельзя умирать. Закон такой. Заболел - езжай на континент. Потому что нельзя хоронить. Тоже земля решила: мертвые ей не нужны. Выталкивает.

Машина останавливается перед двухэтажным деревянным строением с двускатной крышей. Наружные стены обиты рубероидом, закрепленным серыми досками. Drift wood, догадываюсь я. На фасаде надпись: Basecamp hotel. Входим внутрь. Жарко. Вдоль стен деревянные лавки, шкуры. Справа и слева от входа тянутся полки с обувью.

На Шпицбергене принято разуваться в помещении, - Стейнар, стягивает огромные сапоги. - И в гостиницах, и в домах, и в ресторанах - везде. - Это старая традиция, - включается в разговор высокая норвежка средних лет с коротким ежиком светлых волос, стоящая у стойки ресепшена. - У первых поселенцев, у шахтеров была очень грязная обувь... Меня зовут Мона. Я работаю в музее истории Свальбарда.

Пьем кофе. Его предлагают в лобби каждого отеля. Удивляюсь, почему так жарко везде в помещениях.

Дома должно быть комфортно. Потому что на улице холодно, - поясняет Мона. - Мы, кстати, мерзнем, когда едем в Европу. Они там не топят в отелях. А мы так не привыкли.

Выхожу из гостиницы. Справа и слева широкие улицы. По одной изредка проезжают машины. Вторая пешеходная - центр. Напротив бар. На террасе сидят люди. В основном молодежь. Ну что, вполне себе город. Разве что мрачноваты горы вокруг да небо низковато. Но жить можно.

Кто открыл архипелаг

Ученые сходятся во мнении, что жители российского севера поморы оказались в этих землях не позднее или не намного позднее голландцев. Но есть мнение, что поморы бывали здесь и значительно раньше: называют даже XII век. Спорным остается вопрос, когда на Шпицбергене появились первые зимовки поморов. Исследования показали, что древнейшие рыбацкие и охотничьи постройки поморов на острове датируются серединой XVI века. Противники этой версии указывают на возможность использования сплавника при строительстве, что делает дендрохронологическую датировку (определение возраста построек по древесине) ошибочной. Достоверно установлено, что к началу XVIII века архипелаг и прибрежные воды стали местом активного поморского промысла и были хорошо исследованы.

В 1760 году вышла на немецком и затем переведена на многие языки, в том числе русский, книга Петра Людовика Ле Руа «Приключения четырех российских матросов, к острову Шпицбергену бурею принесенных, где они шесть лет и три месяца прожили».

Вот что в ней, в частности, сообщалось: «В 1743 г вознамерился некто именем Еремий Окладников, житель города Мезени, что в Югории, которая составляет часть Архангелогородской губернии, снарядить судно и отправить на нем четырнадцать человек к острову Шпицбергену для ловли китов или моржей, коими россияне отправляют сильную торговлю. Целые восемь дней имели сии люди способный ветр, но в девятый день он переменился. Вместо того чтобы им достичь западной стороны Шпицбергена, куда ежегодно ездят голландцы и другие народы ловить китов, прибиты они были к восточной стороне сих островов, а именно к Ост-Шпицбергену, который у русских известен под именем Малого Бруна, а собственно остров Шпицберген называется Большим Бруном».

Если вы упадете за борт, ничего не предпринимайте, - Стейнар делает паузу и значительно оглядывает слушателей. - Я вас вытащу. Впрочем, этого никогда не происходило.

Не происходило в смысле никого не вытаскивали? - уточняю я.

Норвежцы смеются, Стейнар про должает инструкцию по технике безопасности. Я сижу в лодке в порту. Предстоит 100-километровый переход по заливу Исфьорд на мыс, где компания Basecamp Spitsbergen превратила в гостиницу старую метеостанцию на маяке. Оттуда ближе до ледников и прочих природных красот. А для норвежцев это лишний повод показать, что у них тут целая туристическая индустрия, которая приносит ощутимо больший доход, чем постепенно угасающая угледобыча.

Лодка, как сообщает Стейнар, очень устойчивая и безопасная. Такие используют армия и спасательные службы. Пассажиры в ней располагаются в два ряда верхом на сиденьях, держась за ручку в спинке впереди.

Рядом с нами на воде покачивается еще штук пять таких с логотипами местных туристических компаний. Почти в каждом используется слово Svalbard. Так норвежцы называют архипелаг, в состав которого входит несколько крупных и множество мелких островов. Шпицбергеном при этом они именуют самый большой остров, на котором мы и находимся. В русской традиции Шпицбергеном называется архипелаг, а для обозначения острова добавляют слово «Западный».

Когда на норвежском телевидении показывают прогноз погоды, Свальбард на карте Норвегии отсутствует. Виден только самый южный остров архипелага - крошечный Бьёмёйа (остров Медвежий), от которого до Лонгйира, стоящего в глубокой бухте на острове Шпицберген, еще больше 300 километров строго на север.

Я совсем не люблю лодки, но сейчас даже я согласна отплыть. Очень жарко: помимо зимней одежды на мне огромный ярко-рыжий комбинезон с гигантскими сапогами. По действующим на Шпицбергене правилам передвигаться по воде можно только в таких водонепроницаемых и непотопляемых костюмах, снабженных сигнальными маячками. А у руководителя группы должен быть спутниковый телефон - сотовая связь вне населенных пунктов не работает, а радиосвязь может подвести из-за гористого ландшафта.

Отплытие затягивается. Курс техники безопасности не окончен. Тут к формальностям относятся очень серьезно. Я подписала бумагу, что ознакомлена с правилами поведения на борту, а также не беременна и не имею проблем со спиной.

Беременность на Шпицбергене - особая тема. Рождаться тут, как и умирать, нельзя. При приближении срока родов женщины обязаны улетать на континент. Получается, это место для самой жизни, а не для ее начала и конца.

Лодка выходит из бухты и набирает скорость, подскакивая на невысоких волнах и приземляясь с гулким стуком. Океан, темный, мрачный, буровато-серый, неспокоен. Небольшие стайки птиц, тупики, чайки, при нашем приближении разлетаются в разные стороны, некоторые резко ныряют головой вниз и выныривают в пене за лодкой. Ветер дует все сильнее. Я выше затягиваю молнию на комбинезоне. Из узкой щели между капюшоном и воротником торчат только нос и глаза. Идем по заливу Исфьорд в направлении открытого океана. По сторонам из воды поднимаются крутые черные скалы. Снег покрывает их вершины и спускается белыми прожилками к воде.

Эти мрачные скалы выросли в 1596-м перед моряками голландского судна, шедшего из Амстердама на север в поисках прохода в Китай. Штурманом на судне был Виллем Баренц. Он записал обнаруженные земли в дневник под названием Шпицберген (нид. - «острые скалы»). Но Баренц не был первооткрывателем архипелага. О существовании суши и богатых промысловых возможностях здешних вод к тому моменту уже знали русские поморы (см. стр. 193).

Лодка поворачивает налево к скале. Мотор выключается, и вместо ожидаемой тишины воздух наполняет птичий гвалт. Верх горы покрыт сочной травой, нижняя похожа на слоистый пирог - породы всех оттенков бежевого, чередуясь, уходят под воду. На уступах над водой всюду птичьи головы - серые, белые, черные, с острыми и тупыми клювами разной формы. Птицы по одной или стаями взлетают и приземляются.

Птичья скала, - поясняет еще один наш сопровождающий Стейн-Тёре. Среднего роста, широкоплечий, загорелый и с белозубой улыбкой, он менее всего похож на жителя этих северных земель, но более других имеет к ним отношение. В его роду, как мне уже рассказали по секрету, есть саамы - представители коренной народности Севера. Саамский вопрос - больная для Норвегии тема. И лишний раз ее не стремятся затрагивать.

Здесь проживает до двадцати тысяч птиц, разные виды, селятся повсюду. И повсюду удобряют гору, потому она такая живая, - Стейн-Тёре обводит рукой изумрудные склоны, а я замечаю у него на поясе справа под поднявшейся полой куртки пистолет. - За пределами Лонгйира безоружным нельзя - белые медведи совсем рядом, - перехватывает он мой взгляд. За Птичьей скалой на берегу среди крутых скал виден пологий холм, поросший редкой травой. На холме несколько строений: сваи, два этажа, покатая крыша, чердачные окна. Неужели тут кто-то живет. Подходим ближе, снова глушим мотор.

Это Грумант. Первое российское шахтерское поселение на Шпицбергене. - Стейн-Тёре показывает на скале черную прожилку почти параллельную воде. - Это уголь. А вон там правее будто небольшие пещеры в склоне - вентиляционные отверстия шахт. Из долины были входы в штольни. Горы тут все изрытые изнутри.

Место действительно выглядит пригодным для жизни на фоне мрачных крутых скал вокруг. Зеленый склон, на котором стоят дома, полого спускается к воде, так что легко можно высадиться на берег. Подходим ближе. Краска на стенах домов пооблупилась, некоторые окна заколочены, другие зияют выбитыми стеклами. Деревянные мостки у воды разрушены, на берегу валяются какие-то ржавые конструкции. Люди ушли отсюда в 1961-м. Жизнь в Груманте будто замерла.

Вдоль берега тянется узкоколейка, по которой доставляли добытый уголь в бухту Колсбей, в девяти километрах отсюда. Так и кажется, что в любой момент может появиться вагонетка, если бы не частично обрушившиеся на пути деревянные навесы, раньше защищавшие дорогу от снежных заносов. Входим в бухту Колсбей. Несколько строений ветхих. Остатки причала. На берегу чернеет большое пятно - сюда сгружали доставленный в бухту уголь и угольная пыль так и лежит на поверхности. Земля не хочет забирать то, что однажды люди у нее отняли.

Российское присутствие на Шпицбергене регулируется Свальбардским (Шпицбергенским) договором от 9 февраля 1920 года. По нему архипелаг, до того момента ничья земля, no man’s land, как любят повторять норвежцы, был признан территорией Норвегии, но с некоторыми оговорками. Он объявлялся демилитаризованной зоной. Сегодня около 50 государств, поставившие подписи под соглашением, имеют право в любой момент начинать здесь коммерческую деятельность (в первую очередь добыча угля) и научные исследования. Но основными игроками в политику здесь остаются русские и норвежцы. Из прочих европейцев разве что поляки развернули научную станцию.

Жертвы норвегизации

В настоящее время в мире, по данным переписей населения, проживает около 60 тысяч саамов. Большинство - на территории севера современной Норвегии. Также представители этой народности есть в Финляндии, Швеции, России. Саамские языки входят в финно-волжскую группу финноугорской ветви уральской языковой семьи. Саамский национальный вопрос в Норвегии был одним из самых острых с середины XIX века в связи с политикой норвегизации, налагавшей запрет на использование родного языка и на обучение на нем в норвежских школах. Некоторые исследователи, характеризуя политику в отношении коренного населения на норвежском севере в тот период, используют термин «геноцид». Только с 1960-х в норвежские школы вернулось преподавание саамских языков. С 1989 года действует Саамский парламент - орган культурного самоуправления коренных народов норвежского севера.

Мы плывем без остановки уже два часа. Залив стал шире - горы по сторонам словно отодвинулись. Облака опустились ниже, справа и слева видны только подножия скал у воды. Ветер усилился, и лодка, которую Стейнар направляет поперек волн, то падает носом вниз, то взмывает, зачерпнув темной соленой жидкости и обдав ею фигуры в оранжевых комбинезонах. Холодно. Ветер проникает во все щелочки одежды и выдувает остатки тепла. Закрываю глаза и представляю, как 300 лет назад поморы бороздили эти просторы безо всяких непродуваемых костюмов и перчаток-виндстопперов. От этой мысли становится еще холоднее. Оборачиваюсь. Наши сопровождающие, Мона, Стейнар и Стейн-Тёре, сидят на корме лодки. Комбинезоны расстегнуты, на шеях тонкие платки. «Уверенность и безопасность», - вспоминаю я.

Внезапно несколько лучей солнца раздвигают низкие облака. Вдали слева видна отступающая от черных скал полоска суши. На ней деревянные дома и маяк. Лодка сворачивает к скальному уступу, закрывающему от волн деревянный причал в небольшой бухте. С причала машет рукой девушка в огромных сапогах и ярко-синей куртке. Рядом виляет хвостом собака. Обычная картинка деревенской жизни, если не помнить, что все это происходит на 78-й широте, а девушка и собака живут на мысу, торчащему в Северный Ледовитый океан. И ни одной живой души на 100 километров вокруг.

Швартуемся. Собака хватает конец каната, которым Стейн-Тёре уже привязал лодку, и начинает его радостно теребить.

Нельзя, - не слишком строго говорит ей девушка и оборачивается к нам. - Меня зовут Лена.

Пока мы медленно вылезаем из лодки в неповоротливых, но уже оцененных по достоинству комбинезонах, Лена исчезает в одном из двухэтажных домов. Входим следом. Вешалки для одежды, на них, словно человеческие фигуры, выстроились, упираясь сапогами в пол, такие же, как у нас, оранжевые комбинезоны. Полки для обуви: дальше босиком по коридору. Сплавник, мебель ИКЕА. Жарко. Телефон обнаруживает Wi-Fi, хотя телефонной связи нет. До материка 700 километров, до Северного полюса чуть больше 1000. До ледяной воды и пронизывающего ветра - одна минута и две двери.

Как вам номера? Жить можно? - Мона с еще мокрыми после душа волосами появляется в дверном проеме.

Только так и можно, вдруг ловлю я себя на мысли.

В каждом номере лежит рекламный проспект с ценами, услугами и фотографиями. На последней странице - информация о сотрудниках. Читаю, что пара управляющих - Лена (та, что встречала нас на пристани) и Фредрик - на Свальбарде живут три года. Она из северо-норвежского Вестеролена, он из шведского Эстерсунда. «Конечно, жизнь здесь очень отличается от жизни на континенте. Но нам нравится и мы не планируем уезжать в ближайшее время, - цитирует их брошюра. - Мы любим жизнь на природе и ценим все то, что природа столь щедро дает нам здесь».

Выглядываю в окно. На мысу, на котором стоит гостиница, сейчас, в середине июля, из растительности только редкие кустики желто-зеленой травы среди некрупной серо-бежевой гальки. Кое-где крошечные сиреневые цветочки. Перед окном неспешно прохаживается стая каких-то водоплавающих птиц. За ними лениво наблюдают из будок собаки. Их тут пять или шесть. Брошюра отеля сообщает, что это ездовые собаки управляющих, и даже перечисляет их клички. Вдруг собаки поднимают головы и замирают, глядя в одном направлении. К гостинице неспешно, останавливаясь каждые три шага, чтобы пощипать скудную растительность, приближается северный олень. Серый, с плотной и широкой, словно носок валенка, мордой, с огромными ветвистыми рогами. Олень подходит к дому. Собаки молчат. Он так близко, что я вижу бархатные ворсинки на его рогах. Бросаюсь к выходу, нащупывая в кармане фотоаппарат. Натягиваю ботинки. Когда уже касаюсь ручки двери, за моей спиной вырастает Стейн-Тёре.

Без сопровождающего на улицу нельзя, - строго повторяет он заклинание, трижды произнесенное на пирсе у лодки, и наклоняется завязать шнурки. Замечаю у него за спиной ружье.

Два дня назад там, где сейчас олень, был медведь, - продолжает он. - Правда, тогда из дома никто любопытный к нему не вышел.

Обходим гостиницу. Хаски со светло-голубыми, холодными, как местное небо, глазами тянут к нам головы в ожидании ласки. Замечаю одну, что косит на меня непривычно карим. Иду к ней. Поворачивает морду: другой глаз голубой, как у всех. Олень за домом спокойно пощипывает траву. Крадусь к нему. Он делает шаг в мою сторону. Достаю фотоаппарат, ожидая, что сейчас он бросится удирать. Но олень, наклонив ветвистые рога, медленно, не переставая жевать, движется ко мне.

Он не боится тебя, - Стейн-Тёре поправляет винтовку на плече. - Он тут главный. Лучше пойдем. В гостиной человек пятнадцать. Из кухни появляется хрупкая блондинка в большом белом фартуке и сообщает, что на ужин у нас овощной суп-пюре, стейк и шоколадный десерт. Шеф-повар Гунн-Беате на Свальбарде недавно. Работала в баре в Лонгйире, получила приглашение сюда. И, конечно, сразу приняла его, потому что любит жизнь на природе.

У тех, кто раньше приезжал на Шпицберген, был девиз: «Обогнать всех, заработать все, уехать навсегда», - Стейн-Тёре сидит на широком подоконнике гостиной на предусмотрительно положенной там подушечке для желающих полюбоваться пейзажем. - Сейчас совсем не так. Уж точно едут не за деньгами. Зарплаты здесь не намного выше, чем на континенте.

И необходимо любить жизнь на природе? - вспоминаю я бесконечный припев из гостиничной брошюры.

Здесь природа все решает. Ну и что-то позволяет нам. Жить так можно, только если ты все это любишь.

Давно здесь?

Живу уже шесть лет. Жить - значит оставаться на зиму. Есть те, кто уезжает с приходом полярной ночи. А живут в среднем по два-три года. Правда, сейчас уже года на четыре многие остаются. Вообще же я еще в девяностых несколько лет здесь работал.

Но уехали?

Влюбился, женился. Жене предложили работу в Финмарке (север Норвегии. - А.Ч.). Года два там пожили и поняли, что все время говорим о Шпицбергене, вспоминаем. Тянуло сюда, в общем. И вернулись.

Чего не хватало на континенте?

Стейн-Тёре задумчиво достает из кармана круглую металлическую коробочку, извлекает из нее что-то вроде леденца и кладет под верхнюю губу. Это снус, сосательный состав из табака с ароматическими добавками. Многие в Лонгйире предпочитают его курению, хотя он гораздо крепче сигарет.

Да вот не знаю. Как будто не жил. Искусственное все какое-то.

А здесь теперь надолго?

Вот квартиру в Лонгйире купили. Тут детям хорошо, у меня их двое. И я совершенно уверен, что с ними ничего не случится.

А как тут с преступностью? Я задаю вопрос, хотя ответ очевиден. Живущие здесь биологи, геологи, метеорологи понимали, куда и зачем направляются. Ехали по собственному желанию, подписав контракт.

Семьдесят-восемьдесят преступлений в год. Не верить Стейн-Тёре у меня нет причин. До недавнего времени он занимал пост советника по туризму губернатора Шпицбергена. Так что информацией он владеет.

Какого рода преступления?

Ну как, - прячет он улыбку. - Выпил турист в баре, взял с крючка куртку и пошел домой. Утром проснулся, смотрит: не его куртка. А в полиции уже лежит заявление владельца. Потому что тут без куртки никак. А вообще, конечно, тут тихо и спокойно.

Угольная лихорадка

О том, что на Шпицбергене есть уголь, первым сообщил в 1610 году английский китобой Джонас Пул, наткнувшийся на выходы породы в районе бухты Конгсфьорд, где сейчас расположен норвежский научно-исследовательский поселок Ню-Олесунн. В конце 1870-х британцы и норвежцы пытались наладить добычу угля на коммерческой основе. Первые разработки велись в бухте Адвент, где находится современный Лонгйир. В 1899 году норвежец Сёрен Сакарьясен привез в Тромсё большую партию угля. В начале XX века британцы и американцы скупили у норвежцев права на добычу и начали разработку.

В северной части Адвентфьорда возник первый поселок для круглогодичного проживания шахтеров британской Spitsbergen Coal & Trading Company. А вскоре в южной части фьорда, где разработки вела американская Arctic Coal Company, принадлежавшая Фредерику Эру и Джону Манро Лонгйиру, появился Лонгйир-сити. В тот же период в разных частях архипелага возникли российские, шведские и голландские угольные разработки. В 1916 году норвежская Store Norske Spitsbergen Kulkompani A/S выкупила у американцев Лонгйир с прилежащей угледобычей.

Сейчас добычу угля на острове ведут норвежцы и русские. У норвежцев функционирует одна из некогда разработанных семи шахт в окрестностях Лонгйира. Получаемый уголь идет на поддержание жизнедеятельности поселка. Уголь на экспорт добывается в районе норвежского поселения Свеа, где в качестве сезонных рабочих проживает около 300 человек. Шахта Ню-Олесунна, построенная в 1910-е, остановлена 50 лет назад после серии крупных аварий. И поселение отдано ученым.

На следующее утро снова комбинезоны (влезаю в свое второе я уже довольно бойко), лодка. Устойчивость и безопасность. Идем во фьорд напротив изучать ледник.

Не стоит так от меня удаляться, - Стейн-Тёре пытается докричаться до фотографа, который увлеченно карабкается вверх по морене и потом по леднику за хорошей панорамой залива. - Там выше трещины. А еще медведи.

Я уже готова смеяться при каждом упоминании медведей, потому что ни одного пока так и не видела, но постоянно слышу о них, словно меня хотят держать в тонусе.

Это не смешно, - Стейнар, до того молчаливый, приходит на помощь Стейн-Тёре. - Медведь - вершина пищевой цепочки здесь. Это значит, что его никто не ест, а он ест всех. Он никого не боится. И это его право, которое надо уважать. Увидел медведя - уйди, не мешай ему.

А ружья тогда зачем?

Чтобы отпугнуть выстрелом в воздух. Убивать медведей нельзя. За это большой штраф и высылка на континент. Целиться в зверя можно, только если он атакует, то есть в упор и не больше чем с пятидесяти метров.

Поэтому, - прищуривает глаз Стейн-Тёре, - я еще подумаю, в кого стрелять, в медведя или в туриста, который не хочет меня слушать.

Мы тем временем спустились к лодке. Из двух прибрежных камней и привезенной с собой доски сооружен стол. На нем стоят в ряд пластмассовые тарелки с густым супом из термосов. После еды Стейнар и Стейн-Тёре возвращают на прежние места булыжники, послужившие ножками стола («нигде не должно оставаться следов присутствия человека») и объясняют действующий на Шпицбергене закон о запрете перемещения и вывоза с архипелага любых предметов, появившихся здесь до 1946 года. Потому что все они признаны культурным наследием Свальбарда.

Снова плывем на лодке. Облака разошлись, и среди них то и дело проглядывает чистое небо. Впереди голубой полосой переливается на солнце еще один ледник. Его язык, метров пять в высоту, обрывается прямо в воду. Подходим ближе, глушим двигатель. Дрейфующие куски отколовшегося льда с разных сторон бьются о дно. Вдруг из воды выскакивает мокрая голова с черными глазками. Детеныш морского котика явно резвится, выныривая то с одной, то с другой стороны лодки. В отдалении на дрейфующей льдине замечаем зверя покрупнее. Тоже котик, только уже взрослый, лениво поворачивает голову нам вслед, пока мы огибаем облюбованную им льдину.

Вечером в ожидании ужина на маяке рассматриваю фотографии на стене. В занесенных сугробами строениях в полумраке полярной ночи с трудом узнаю гостиницу. Знакомая дверь, через которую я только что вошла. Медведь. Привалился к двери и словно тянет лапу к ручке.

Часто медведи на людей нападают?

В прошлом году была история, - Стейн-Тёре опять на подоконнике. - Группа британских подростков пострадала. Один погиб. У них с самого начала все пошло не так. Лагерь неправильно поставили, сигнальные ракеты не сработали, потому что были неправильно установлены. Ружье забыли снять с предохранителя.

Стейн-Тёре подходит к столу и на салфетке чертит схему происшествия: вот так стояли палатки, оттуда пришел медведь… Как школьник, который выучил урок на отлично.

А до прошлого года?

В 1995-м две жертвы было.

Медведей часто убивают?

Один-два доказанных случая самообороны в год.

После ужина выясняю, что на торчащий недалеко от гостиницы маяк можно подняться. Вскакиваю надевать ботинки. Стейнар с тяжелым вздохом следует за мной, взяв ружье.

На верхнюю площадку невысокого - метров тридцать - маяка ведет открытая лестница. Карабкаюсь по ней, удивляясь окружающему беззвучию. Вдруг громкий вздох, еще и еще. Дыхание, тяжелое, размеренное, быстро приближается. «Медведь», - подготовленное сознание радостно цепляется за эту мысль.

Смотри, - кричит снизу заметно оживившийся Стейнар. - Белухи.

Семь огромных светлых туш, то выныривая, то уходя под темную воду, неспешно движутся по заливу.

Час ночи, на улице светло как днем. Заката нет и не будет до конца октября - полярный день. Заставить себя спать невозможно. Глаза не хотят закрываться, организм не верит плотной шторена окне. Спускаюсь на первый этаж и натыкаюсь на Мону.

Не можешь заснуть? Я тоже. Представляешь, за столько лет так и не привыкла к этому свету.

За сколько?

Почти восемь. Тут ведь как. Приезжает человек. Живет неделю. И либо уезжает, чтобы проклинать это место, либо остается. Или возвращается. Ну, в общем, не может уже забыть. Все. Заразился.

Polar fever. Полярной лихорадкой. Неизлечимая болезнь. Все, кто тут живет, ею больны, - Мона со смехом направляется в свою комнату. - Пошли спать. Знаешь, как уснуть? Представь, что белые медведи идут. И прыгают через заборчик. Один, два, три…

Просыпаюсь от того, что во дворе воют собаки. Отодвигаю штору. Белесый свет, низкие облака. Собаки лежат на крышах высоких будок, картинно задирая морды, и подвывают на разные лады - общаются. Семь утра. Принимаю душ. Горячая вода на 78-й широте, как и свет, появляются благодаря дизельному генератору. Дизель хранится в огромной цистерне на берегу. Одновременно здесь, в гостинице на маяке, в нескольких домиках могут проживать человек тридцать. Снова смотрю в окно. Мимо шествует стая рябчиков с выводком цыплят. В лобби кипит жизнь. Группа студентов, ночевавших в соседнем домике, собирается уезжать. Стейнар разговаривает с их сопровождающим.

Вы же тут все друг друга знаете, - обращаюсь я к нему, когда студенты выходят на улицу.

Ну если не лично, то лица знакомые… Поэтому трудновато оставаться, когда кто-то постоянно уезжает. Надо привыкать к новому обществу.

Да-да, это самое трудное для долгожителей тут, - вступает Мона. - Стейнар тоже тут давно, как и я. И нам все время приходится знакомиться с новоприбывшими. Поэтому мы против того, чтобы кто-то уезжал.

Когда нет света и нет туристов, что вы тут делаете? - решаюсь я задать вопрос. Я подозреваю, что светящиеся глаза и разговоры о «настоящей» жизни не больше чем трюк. Развлечение для меня. И что настоящую жизнь им привозят люди с континента весной и летом. А когда поток туристов мелеет, свет уходит, до марта тут наступает уныние и тоска.

Темный сезон - мое любимое время, - Мона усиленно кивает головой в знак согласия с самой собой. - Работы мало, зато культурная жизнь. С континента приезжают знаменитости. И не только норвежские. Я за эти годы здесь столько звезд повидала.

А еще мы много путешествуем. Время-то есть. А потом начинается синий период, - Стейнар расплывается в мечтательной улыбке. - Это когда солнце еще не всходит, но уже подсвечивает горизонт. Красота!

Лодка мчит нас в Лонгйир. Но по дороге - остановка в российском Баренцбурге. С его «Миру мир» на склонегоры, «Наша цель - коммунизм» на центральной площади и «Вторник и пятница - дни завоза» на дверях набитого консервами магазина.

Уже знакомые домики Лонгйира в лучах яркого солнца выглядят еще пестрее, когда мы утром следующего дня едем по пустой улице в порт. Новый сопровождающий Бёре везет нас на археологические раскопки. Переход на лодке, недолгое восхождение по крутому склону, марсианские пейзажи: плато из угольного сланца, сад камней на месте растаявшего ледника. Несколько взмахов лопаты, два движения киркой, и вот уже на расслоившихся пластах породы видны отпечатки древних моллюсков. Бёре рассказывает, что совсем рядом несколько лет назад откопали останки древнего морского ящера плиозавра - 15-метрового монстра, какие населяли здешние моря 150 миллионов лет назад. Я пытаюсь составить портрет современного обитателя Шпицбергена. Мне не хватает деталей.

Каково это, четыре месяца в году без солнца?

А вы как думаете? У меня, например, «северное лицо». - Бёре развязывает косынку и показывает белую шею. - Мне летом солнца не хватает, не то что зимой. Кончится сезон, как обычно, поеду в Таиланд. - Бёре щурит глаза, то ли в усмешке, то ли от того самого редкого солнца, очень яркого сегодня, и командует подниматься всем на борт.

Я прекрасно понимаю, что такое «не хватает солнца». С ужасом вспоминаю московскую зиму, когда невозможно в темноте утра заставить себя подняться. И опять перестаю понимать, как здесь живут. И зачем.

Последний день на Шпицбергене полон стандартных туристических развлечений - катание на собачьих упряжках и визит в самый известный местный бар. Искать тут ответ на мой вопрос бесполезно. Снова прокручиваю в голове разговор с Бёре. В отеле открываю сайт туристической фирмы, где он работает: «Успешный программист, руководитель IT-департамента крупной компании в Тромсё» решил круто изменить жизнь и «вот уже второй год на Шпицбергене». Конечно, «потому что он любит жизнь на природе». В соцсетях нахожу фотографии Бёре: на рыбалке, на пороге охотничьего домика с хаски, на каяке, за штурвалом небольшого самолета, в устойчивой и надежной шпицбергенской лодке. Не то чтобы он часто бывал даже в Южной Европе.

Зачем ты говорил про Таиланд, - тороплюсь я получить ответ на следующее утро, пока мы ждем такси, которое отвезет меня в аэропорт.

А как еще объяснить людям, что тут можно жить?

Зачем ты тут живешь?

Я здесь просто живу. Я здесь настоящий. И люди вокруг настоящие. Мне не надо притворяться. Мне только надо использовать себя на полную катушку: лодку таскать, породу копать, делиться всем, что я знаю. И я каждый вечер счастлив.

Но ты притворяешься, рассказывая про Таиланд.

Нет, это ты притворяешься, что не понимаешь.

Такси везет меня в аэропорт по уже знакомому маршруту. Мелькают вывески Rent a dog, чучело белого медведя на колесиках («наш скейтбордист», - показывали мне его в первый день Мона и Стейнар), музей, снегоходы, портовые сооружения. Последний взгляд на залив, где к очередной норвежской лодке топают оранжевые «вторые я» под предводительством очередного настоящего норвежца.

Самолет набирает высоту и плавно разворачивается над заснеженными черными горами. На этот раз фотографам повезло - солнце и прекрасная видимость. Тоже делаю пару кадров, чтобы потом в Москве объяснять, что там среди этих безжизненных скал, скрыта обычная настоящая жизнь.

Солнце здесь не появляется из-за горизонта четыре месяца в году, белые медведи воспринимаются как привычная и всегда актуальная проблема, а в заброшенной угольной шахте на склоне горы живет Санта Клаус.

В этой статье мы расскажем о том, как съездить на прекрасный арктический архипелаг, где запрещено заводить кошек, выходить из поселка без ружья и умирать.

Шпицберген, или Свальбард, как его называют в Норвегии, – это арктический архипелаг, состоящий из трех крупных и множества мелких островов. Именно отсюда отправлялись многие экспедиции на Северный полюс, ведь это одна из самых приближенных к нему точек. Несмотря на то что это территория Норвегии, Шпицбергенский трактат 1920 года присваивает архипелагу особый международно-правовой статус, позволяющий ряду стран – в том числе России – осуществлять здесь хозяйственную деятельность.

Самый крупный и туристический город архипелага – норвежский Лонгйир, второй по величине – российский поселок Баренцбург. Еще здесь находится несколько научно-исследовательских баз и законсервированные поселения.

Арктический климат архипелага слегка смягчается Шпицбергенским течением, частью Гольфстрима, поэтому среднемесячная температура колеблется в интервале от +4,4°C в июле до −20,7°C в феврале. Зимние месяцы остаются довольно суровыми, а абсолютный минимум, зафиксированный в марте 1986 года, составил −46,3°C.

Более половины площади архипелага покрыто ледниками, которые активно тают в последнее время из-за глобального потепления. У берегов Шпицбергена итальянский композитор Людовико Эйнауди сыграл свою «Арктическую элегию» , чтобы привлечь внимание общественности к проблеме таяния полярных льдов и уничтожения Арктики.

Как добраться

Авиакомпания Norwegian Air осуществляет регулярные прямые рейсы из Осло в Лонгйир (дорога занимает около трех часов). Цена за перелет туда стартует от 67,40 евро, а в среднем составляет 70-90 евро, но на некоторые даты может достигать и 400 евро, поэтому лучше планировать свое путешествие заранее. Вылетать можно в понедельник, среду и пятницу (рейсы в пятницу традиционно дороже).

Обратный вылет осуществляется в понедельник, среду, пятницу и субботу (регулярность сообщения зависит от сезона) и стоит от 89,90 евро.

Лонгйир. Фото: Виктория Позднякова

Добраться до Осло для бывалых путешественников не составит труда: можно долететь из Москвы прямым рейсом за 12-15 тысяч рублей туда-обратно, можно выбрать более бюджетный вариант, доехав до Хельсинки из Санкт-Петербурга (500-1000 рублей на автобусе), а оттуда долетев до Осло все тем же Norwegian Air (от 29 евро).

Самый северный аэропорт

Первое впечатление, которое ожидает путешественника по прилете – самый северный аэропорт Свальбард , расположенный в пяти километрах от Лонгйира. Для ожидающих увидеть занесенную снегом посадочную полосу и неотапливаемый ангар этот небольшой аэропорт станет приятным сюрпризом – он ничем не отличается от своих материковых аналогов.

Прилетая и покидая архипелаг, придется пройти паспортный контроль. Следует обратить внимание на то, что Шпицберген, являясь частью Норвегии, не входит в шенгенскую зону. Поэтому, отправляясь в путь из России, туристу нужно удостовериться в том, что ему дали двукратную или мультивизу, иначе у него официально не будет права вылетать обратно в Норвегию – что, с учетом обстоятельств, создаст весьма досадную ситуацию.

До города можно пройтись пешком, но делать это не рекомендуется из-за опасности повстречать белого медведя. К каждому рейсу в аэропорт приезжает специальный автобус-шаттл , который собирает туристов и развозит их по отелям, а когда приходит время улетать, доставляет в аэропорт. Купить билет можно прямо на борту, причем оплатив его банковской картой. Стоимость – 75 норвежских крон (есть скидки для студентов и детей).

Лонгйирбюэн

Добравшихся до центра Лонгйирбюэна (или просто Лонгйира) приветствуют ряды жизнерадостных разноцветных домиков, припаркованные у них снегоходы и развитая инфраструктура. Это самый крупный город на Шпицбергене, и сейчас только уходящая в снежную даль канатная дорога и очертания заброшенных шахт напоминают о том, что здесь когда-то добывали уголь. Шахтерский поселок был основан в далеком 1906 году американцем Джоном Лонгйиром. После Первой Мировой войны предприятие перекупила норвежская компания Store Norske, и дела пошли в гору: к началу Второй Мировой войны Лонгйир насчитывал уже более 800 жителей. Все они были эвакуированы на время военных действий в Шотландию, а оставленный город уничтожили фашистские эсминцы. Впрочем, местным жителям удалось отстроить его в рекордно короткие сроки.

В 1960-80-е годы добыча угля в Лонгйире практически прекратилась (на настоящий момент функционирует только отдаленная шахта №7). Бараки рабочих превратились в комфортабельные отели и жилые дома. Сейчас основной доход городу приносят туристы, большая часть из которых – норвежцы. Также Лонгйир – важный центр арктических исследований.

Население города на конец 2015 года составляло 2.144 человека.

Законы

Отправляясь в путешествие, никогда не бывает лишним свериться с местным законодательством – кто знает, какие поступки, считающиеся совершенно естественными дома, окажутся порицаемыми и даже наказуемыми в стране назначения. Лонгйир – яркий тому пример, потому что в этом городе запрещено умирать.

Это специфическое постановление, ограничивающее человека в самых, казалось бы, естественных его правах, вступило в силу около 80 лет назад, когда выяснилось, что в условиях вечной мерзлоты останки не разлагаются и привлекают внимание хищников. С тех пор умерших и тяжело больных переправляют на материк, чтобы похоронить там.

Кроме того, на Шпицбергене запрещено держать кошек, которые представляют потенциальную угрозу для местной популяции арктических птиц. Единственный кот на архипелаге, рыжий Кеша, живет в Баренцбурге и в документах значится как песец.

Наконец, на всей территории Свальбарда действует распоряжение не выходить за пределы поселений без огнестрельного оружия или других средств защиты от белых медведей. В голодные сезоны эти хищники могут напасть на человека – а их на архипелаге насчитывают около трех с половиной тысяч. Охота на них строго запрещена, а об убийстве медведя, совершенном в целях самообороны, следует немедленно сообщить властям.

Угроза белых медведей воспринимается местными очень серьезно и прочно вошла в повседневную жизнь. У выхода из аэропорта и на границе Лонгйира установлен дорожный знак, предупреждающий об опасности. На дверях супермаркета висит другой знак, призывающий не входить внутрь с ружьями. Прогулки детей в детском саду обязательно сопровождает вооруженный взрослый. Студентов местного университета в первую очередь учат стрельбе и правилам поведения при встрече с белым медведем. «Целиться следует в грудь медведя – в голову слишком легко промахнуться, – советует журналист BBC . – Если вы не вооружены, снимите варежки и бросьте их на снег в надежде отвлечь медведя. Но если вы увидите, что он оскалил зубы и зарычал, – он готовится убивать. На этом этапе, очевидно, можно попытаться напомнить ему, что умирать в Лонгйире запрещено, и надеяться, что он проявит уважение к местному законодательству».

Где жить?

На крайне актуальный в суровом арктическом климате вопрос есть несколько вариантов ответа. Можно разместиться в кемпинге, расположенном прямо у аэропорта. В летний сезон здесь вполне комфортно, есть горячее водоснабжение и кухня, – и ничто не мешает ощутить единение с прекрасной северной природой.

В городе также есть несколько отелей и гостевых домов. В хостеле Gjestehuset 102 , например, можно забронировать кровать в общем номере за 35 евро, но стоит поторопиться, потому что места в нем нарасхват, а другие варианты обойдутся в 100-200 евро за ночь. Посмотреть их можно, например, на букинге .

Что посмотреть

Самая северная церковь

В Лонгйире находится самая северная в мире лютеранская церковь – небольшое деревянное здание, выкрашенное в красно-коричневый цвет. Она распахнула свои двери в 1958 году – более старое строение 1921 года было уничтожено во время войны.

На входе посетителей просят снять верхнюю одежду и обувь в гардеробе – для жителей Шпицбергена вполне естественно разуваться не только дома, но и заходя в общественные места – отель, ресторан, музей или церковь. Она открыта круглосуточно, и в ней находится уютное кафе, где можно взять почитать книгу или выпить горячего кофе.

Самый северный вуз

Самое северное высшее учебное заведение в мире тоже находится в Лонгйире. Университетский центр Свальбарда (UNIS) – уникальный исследовательский институт, где изучают арктическую биологию, геологию, геофизику, проблемы изменения климата и защиты окружающей среды, океанологию и электромагнитные явления.

Университетский центр был основан в 1993 году для проведения арктических исследований, благодаря которым Свальбард представляет большой интерес для международного научного сообщества. На базе UNIS осуществляется множество проектов мирового масштаба.

Как университетский центр, UNIS не является аккредитованным учебным заведением, поэтому здесь нельзя получить академическую степень, но он предлагает множество курсов для бакалавров, магистров и PhD.

В университете ежегодно обучается около 700 студентов, из которых примерно половина – норвежцы, а другая половина – выходцы из более чем 40 стран. Курсы ведут норвежские и иностранные преподаватели, эксперты в области арктических наук. Учеба бесплатна и проходит на английском.

Самый северный музей

В том же внушительном здании, что и университетский центр, расположен Музей Свальбарда , в котором можно узнать больше об арктической природе и освоении архипелага – от китобойного промысла XVII века, русских поморов, норвежских охотников, арктических экспедиций и добычи полезных ископаемых до сегодняшнего дня и современного сообщества, живущего научными исследованиями и туризмом.

Интереснейшая экспозиция включают в себя личные вещи путешественников, за каждой из которых стоит захватывающая – и очень часто трагическая – история. Весьма красноречивы экспонаты типа «неисправное ружье, найденное с останками исследователя N, несколько лет числившегося пропавшим без вести».

Одно отделение музея посвящено настоящим дням – людям, живущим в Лонгйире сейчас, и их историям.

В 2008 году Музей удостоился Приза Совета Европы за большой вклад в европейское культурное наследие – и с этой оценкой сложно не согласиться.

Всемирное семенохранилище

Всемирное семенохранилище – огромный банк семян, созданный Норвегией под эгидой ООН в 2006 году. В прессе его награждают звучными именами типа «Ноев ковчег» и «Хранилище судного дня» – и неудивительно, ведь его назначение – не допустить уничтожения сельскохозяйственных культур в случае глобальной катастрофы: ядерной войны, падения астероида, изменения климата и так далее. Расположенное на глубине 120 метров помещение защищено взрывобезопасными дверями. Для каждой страны выделен особый отсек, а всего хранилище может вместить до 4,5 млн образцов.

Шпицберген стал местом размещения зернохранилища из-за вечной мерзлоты, которая не позволит образцам испортиться даже в случае отказа морозильных установок.

Хранилище закрыто для посещений, но можно полюбоваться на него снаружи, предаваясь мыслям о судьбах цивилизации.

Снегоходы. Фото: Виктория Позднякова

Шахта Санта-Клауса

Заброшенная угольная шахта 2В расположена на склоне горы «Саркофаг» в 2,5 километрах от центра Лонгйира. Этот район даже считается отдельным населенным пунктом – правда, скорее по историческим причинам, чем по каким-либо еще: поселок Нюбюен возник в 1946-1947 годах вокруг той самой шахты. Сначала здесь было несколько бараков, в которых жили рабочие, а во второй половине XX века открылся единственный в Лонгйире магазин, и Нюбюен (в переводе с норвежского «новый город») стремительно набрал популярность. Сейчас здесь тоже весьма оживленно: две гостиницы, картинная галерея, кинотеатр, ночной клуб и ресторан, а между Нюбюеном и Лонгйиром расположилась школа.

Шахта 2В, как и большинство угледобывающих предприятий на архипелаге, закрылась в 1970-е годы и с тех пор глядит на Лонгйир со склона горы памятником угольной лихорадке. Местные дети верят, что именно здесь обитает Санта-Клаус, и каждое Рождество кладут письма в специально установленный на дороге ящик, от чего и пошло второе название шахты. Взрослых этот объект привлекает не меньше – со склона открывается прекрасный вид на долину, а внутри сохранилось немало интересного, например, механизмы, с помощью которых уголь извлекался из недр шахты наружу, или записки, которые уже несколько десятилетий оставляют добравшиеся сюда туристы.

Северное сияние

Поездка на север – это возможность полюбоваться одним из самых удивительных природных зрелищ: это aurora borealis, или северное сияние. Оно происходит круглый год, но в темные зимние месяцы и до конца марта шансы увидеть аврору гораздо выше, потому что ее не затмевает солнечный свет. Кстати, по этой же причине рекомендуется выехать из города или хотя бы отойти подальше от освещенных улиц. Более подробно можно рассчитать даты и даже время активности сияния по прогнозам .

Экскурсии

Несмотря на то, что в Лонгйире много интересного, на Шпицберген едут не за городской архитектурой и инфраструктурой, а за природными красотами. Поэтому можно поучаствовать в одной из множества экскурсий, которые предлагают местные турфирмы, – каждый найдет себе арктическое приключение по вкусу , или . Можно поездить на собаках или на снегоходе, который, кстати, зимой является здесь главным и фактически единственным способом передвижения, прогуляться по окрестностям под руководством вооруженного гида, полазать по ледяным пещерам и ледникам, покататься на каяках и полюбоваться гнездованием полярных птиц, посмотреть северное сияние и посетить другие поселения архипелага.

Баренцбург

Баренцбург – русский шахтерский поселок. Он назван так по имени голландского мореплавателя Виллема Баренца, который официально открыл архипелаг в конце XVI века и первым нанес его на карту. Собственно, сам Шпицберген («Острые вершины») обязан своим именем именно ему: считается, что этой фразой охарактеризовал его путешественник, увидев с корабля очертания архипелага.

Туриндустрия в Баренцбурге развита меньше, чем в Лонгйире, но здесь все равно есть что посмотреть. Так, например, здесь расположено единственное на архипелаге консульство РФ. Непременно нужно посетить музей «Помор» , рассказывающий версию истории Шпицбергена, которая может слегка отличаться от той, которую предлагает музей Свальбарда в Лонгйире.

Здесь также находится православная часовня, построенная в память о жертвах крушения российского самолета Ту-154 в 1996 году.

Наконец, в Баренцбурге можно увидеть один из двух самых северных памятников Ленину (второй – в Пирамиде) и другие следы советского присутствия, такие, как доска почета и стелы с коммунистическими лозунгами. При этом в последние годы город активно реставрируется, и сейчас по сравнению с фотографиями и отзывами десятилетней давности представляет из себя вполне позитивное зрелище.

И, конечно, приезжая в Баренцбург, нужно не забыть погладить единственного в мире полярного кота-нелегала Кешу, которому незаконность не мешает быть любимцем туристов и местного населения.

Пирамида и Грумант

Пирамида – поселок у подножия горы пирамидальной формы, когда-то игравший роль «витрины социализма»: советское правительство стремилось продемонстрировать норвежцам преимущества жизни в СССР и ничего не жалело для счастливых обитателей Пирамиды. Те, кто застал эти времена, считают, что жили в раю .

В 1998 году, однако, поселок оказался заброшен и успел нажить себе славу города-призрака, прежде чем этим догадались воспользоваться, превратив его в популярный туристический объект.

Сейчас здесь постоянно живет лишь несколько человек, но довольно регулярно проводятся экскурсии.

Грумант – одно из названий архипелага: считается, что русские поморы знали его именно под этим именем еще в XVI веке, задолго до появления на горизонте норвежцев. Те в доказательство своей исторической правоты ссылаются на исландские саги, герои которых покоряют «холодные берега» (Свальбард) в XII веке. Споры о том, кто же был первым, ведутся уже много лет, но именно от поморского названия архипелага пошло имя населенного пункта. Шахтерский поселок Грумант был законсервирован в 1961 году, когда исчерпались запасы угля.

Для туристов интерес здесь представляют заброшенная железная дорога Грумант-Коулбухта и несколько сохранившихся зданий.

Если же есть желание получить еще более полное представление о Шпицбергене, можно съездить в самое северное постоянное поселение – норвежский исследовательский центр Ню-Олесунн и в поселок Свеагрува, где находится самая продуктивная на архипелаге шахта. Конечно, при наличии лицензии на оружие – ведь путешествовать между поселениями без ружья, как мы помним, на Шпицбергене строго запрещено.

Текст: Назиля Земдиханова

Больше всего в жизни я преуспела в игре «А что если…?». Я люблю спонтанно купить билет и уехать в неожиданном направлении. Как развернутся события, какие идеи подкинет жизнь, с какими людьми я столкнусь и что за всем этим последует - это как смотреть сериал с собственным участием.

Последние пять лет я работала веб-дизайнером на фрилансе. Это позволяло самостоятельно распоряжаться собственным временем, давало свободу передвижения и неплохую зарплату. Я принципиально против того, чтобы долго находиться в зоне комфорта. Но в тот раз всё случилось против моей воли: машина, взятая в кредит, авария, компенсация страховки встречному автомобилю. Чтобы решить проблему, я занялась нескончаемой очередью проектов, и всё моё время поглотила работа.

Тогда мне и пришла в голову идея терапии севером - я обожаю зиму, снег, мороз. Я рассматривала карту России, искала самые удалённые населённые пункты и по воле случая узнала о посёлке Баренцбурге на архипелаге Шпицберген. Но не прошло и недели после покупки билета, как энтузиазм угас и перспектива остаться дома за компьютером стала казаться не такой уж плохой - это было гораздо комфортнее, чем отправиться в дальний путь. От предстоящей поездки был минимум ожиданий. Тем не менее всего через несколько часов после того, как самолёт приземлился на архипелаге, я решила остаться здесь жить. Меня не раз спрашивали почему, и я искренне пожимала плечами. Горы, снег, океан - да, но намного важнее то, что я наконец почувствовала, что нахожусь там, где мне нужно быть, словно приехала домой после долгой поездки.

Мне сразу понравилась размеренность арктической жизни. Вокруг деревянные домишки, изредка мимо проезжают снегоходы, люди разгуливают с собаками или на лыжах. Я гуляла с утра до вечера, просто дышала чистым воздухом и наблюдала за местным укладом жизни. В российском посёлке Баренцбурге я провела две из трёх своих недель на Шпицбергене. Уже в полной уверенности, что я планирую поселиться на архипелаге, я пришла в Центр арктического туризма «Грумант» и попросилась на работу. Мне предложили стать гидом и по совместительству дизайнером. Так возможность пожить в Арктике стала превращаться в реальность. Шла осень 2014 года.

Баренцбург

Контракт с «Арктикуглем», а вместе с ним и новая жизнь, начались в январе 2015 года. Полярная ночь на архипелаге длится до конца февраля, поэтому, когда мы с другими сотрудниками подлетали к Шпицбергену, из самолёта в кромешной тьме виднелись лишь огни взлётно-посадочной полосы. В аэропорту нас встретил служебный вертолёт Ми-8. На тот момент это был единственный способ попасть в Баренцбург.

В посёлке живет и работает около четырёхсот человек, все без исключения - на государственный трест. Зимой от аэропорта до посёлка можно добраться на снегоходе, летом - на лодке. Многие рабочие приезжают сразу на пару лет, поэтому у них нет ни снегоходов, ни лодок. Выбраться из посёлка самостоятельно простому работнику практически невозможно, да и не рекомендуется, так как всегда есть вероятность встретиться с медведем. В последние годы добыча угля не может обеспечить людям достойную жизнь, поэтому в Баренцбурге возлагают большие надежды на туризм, ведь многие интересуются Арктикой и русской культурой.

Я поселилась в хостеле c другими ребятами. Мне с лихвой хватало жизненного пространства, но было мало личного: мы все делили одну, пусть и большую комнату. В хостеле у меня постоянно возникало ощущение коммуналки: то кто-то устраивал ночные посиделки, то в помещении были малознакомые люди. К сожалению, ужиться мы так и не смогли: постоянно возникали конфликты из-за бытовых вопросов, а с кем-то мы не сошлись характерами.

Я сознательно выбрала реальность без друзей и привычных развлечений: никаких душевных разговоров за кружечкой кофе, походов на выставки и в кино, никакой возможности взять и уехать куда-нибудь на пару дней просто потому, что хочется. В трудные минуты я смотрела на северное сияние, радовалась кричащим песцам за окном и подкармливала пугливых коротконогих оленей. Я отказалась от того, что раньше было мне так важно для поддержания боевого духа, ради студёных ветров и новой жизни. Это был мой личный челлендж.

В трудные минуты я смотрела на северное сияние, радовалась кричащим песцам за окном и подкармливала пугливых коротконогих оленей

В феврале появились первые туристы - они приезжали организованными группами из норвежского Лонгйира на снегоходах. Моей задачей было провести им экскурсию по посёлку и рассказать вкратце его историю. Тогда мне едва-едва хватало английского и на моем счету не было и десятка публичных выступлений. Но желание рассказывать экскурсии интересно подтолкнуло к тому, чтобы развиваться дальше; кроме того, в свободное время я начала изучать норвежский язык.

Однажды я по работе поехала в Лонгйир. Управлять снегоходом в первый раз оказалось довольно сложно: надо было постоянно концентрироваться на дороге, справляться с холодом, который всё равно пробивался через тонну одежды, и привыкать к непрекращающемуся шуму двигателя. В соседнем Лонгйире по сравнению с Баренцбургом активность зашкаливала: здесь была масса людей, снегоходов, собак. День тогда выдался чудесный, и я словно на мгновение вернулась в мир нового и увлекательного.

В марте произошло ещё одно большое событие - солнечное затмение. Из-за наплыва туристов мы много работали, бывало, по несколько недель без выходных. Правда, ненормированный график не отражался на зарплате, и это усиливало напряжение между начальством и подчинёнными. Это поначалу ты радуешься, что в принципе находишься на Шпицбергене, а потом понимаешь, что здесь есть свои трудности и деваться некуда - остаётся только вернуться домой. Но сложнее всего было справиться с недостатком общения. Я не самый открытый человек и способна развлечь себя, но он всё равно ощущался: я скучала по друзьям и знакомым. Обещала себе: всё скоро кончится, надо просто немного потерпеть, быть сильной, как бы тяжело ни было.

В середине мая закончился зимний сезон, и мы начали подготовку к летнему. Даже тогда в Баренцбурге были проблемы с едой. Овощи, фрукты и молочные продукты привозили раз в месяц на корабле или самолёте. Люди стояли в очереди несколько часов, чтобы успеть купить хоть что-то свежее. Многое распродавали за пару-тройку дней. Просроченные продукты тоже шли в ход, причём по тем же ценам. Чтобы хоть как-то сэкономить деньги и не тратить всё на дорогие продукты, я перешла на крупы и консервы, дополняя их хлебом, маслом и сгущёнкой. Разнообразить рацион помогала местная столовая: супы, салаты, отбивные, котлеты и компот по умеренным ценам. Правда, и там меню повторялось изо дня в день.

К концу сезона отношения с руководством окончательно разладились, и пришлось задуматься о переменах. Из Баренцбурга я уехала за полтора месяца до окончания действия контракта и решила никогда туда не возвращаться. Но уезжать с самого архипелага я не хотела. Есть в Шпицбергене что-то магическое, что притягивает к себе.

Лонгйир

Пока на Шпицбергене стояла полярная ночь, я была на материке и обдумывала, как я могу остаться в норвежском посёлке Лонгйир: жизнь там казалась многообещающей и более разнообразной по сравнению с Баренцбургом. Многое решала шенгенская виза, которая заканчивалась в январе. На самом архипелаге виза не нужна, но, чтобы проскочить транзитом через Осло, без неё не обойтись. Я долго сомневалась, но в итоге собрала вещи и решила поехать. Риск оправдался. Мне несказанно повезло, и работа нашлась на следующий день: в одном из отелей срочно был нужен человек на ресепшен, а у меня уже был опыт работы в отеле, я знала английский и немного норвежский, так что меня взяли.

Лонгйир - многонациональный город: здесь живёт около двух с половиной тысяч человек из более сорока стран. Цель многих из них не арктическая романтика, а возможность заработать денег. Во многом условия здесь похожи на материковые: есть большой супермаркет, почта, больница, школа, детский сад, рестораны, бары, отели и даже университет.

Всегда есть риск встретиться с белым медведем, так что носить оружие не просто разрешают, но и рекомендуют; карабины и пистолеты можно купить даже через группу в фейсбуке

Первое, что бросается в глаза в городе, - обилие снегоходов. Они стоят везде: на организованных парковках, у частных домов, в полях, в долинах. Ты сразу чувствуешь себя свободным человеком, когда получаешь такие возможности передвижения. Второе, что обращает на себя внимание: обычные люди носят с собой крупнокалиберное огнестрельное оружие. Так как всегда есть риск встретиться за пределами города с белым медведем, носить оружие не просто разрешают, но и рекомендуют. Удивительно, но карабины и пистолеты можно купить и в магазине, и через группу в фейсбуке. Несмотря на это уровень преступности в городе близок к нулю.

Я начала работать в отеле, когда другой персонал был ещё в отпусках. Кроме работы с бронированиями, заселением гостей, мне перепала часть других обязанностей: завтраки, уборка, круглосуточный телефон, почта и финансовые отчёты. За короткий промежуток времени я в подробностях выяснила, как работает отель, и, кажется, довольно неплохо справлялась.

Самое замечательное время в городе - апрель. Долины превращаются в снегоходные хайвеи, люди готовятся к лыжному марафону, в Лонгйир приезжает много богатых путешественников, которые собираются в экспедицию на Северный полюс. Я с головой окунулась в работу: сотрудников не хватало и рабочий день растягивался на одиннадцать часов. В этот раз все сверхурочные оплачивались дополнительно.

Я познакомилась с несколькими русскоговорящими ребятами, и мы по возможности проводили время вместе. Зимой могли сесть на снегоход и уехать на другую сторону фьорда попить чай с печеньем. Я любила ходить на лыжах или подниматься на одну из многочисленных гор, чтобы посмотреть на закат, - легко быть ближе к природе, когда она начинается прямо за порогом. В полярный день было особенно приятно устраивать барбекю у дома или на берегу фьорда. Лето на Шпицбергене довольно прохладное, практически всегда ходишь в куртке и шапке - зато в солнечных очках можешь щеголять даже ночью.

Но несмотря на значительные перемены на второй год жизни на Шпицбергене, после нескольких месяцев вновь пришло чувство неудовлетворённости. Дни превратились в простую рутину «работа - дом». Казалось, что за два года принципиально ничего не изменилось, что я всё ещё не могу управлять своим временем, как захочется. Качество жизни стало намного лучше, но я этого не замечала: зацикливалась на том, что не сделано, и совсем не учитывала маленькие шажки вперед. Я опять убеждала себя, что надо просто немного потерпеть, поработать ещё, словно это какой-то забег, а впереди желанный приз. Стыдно признавать, что всё это происходило со мной в таком невероятном месте, как Шпицберген, где человек, казалось бы, должен чувствовать себя счастливым и свободным.

Что дальше

Встряхнуться и ещё раз оглядеться вокруг мне помог отпуск. Я стала радоваться каждому улучшению, каждому новому шагу. Сейчас из моего дома видны горы и залив. Весной и осенью я не устаю поражаться красоте и разнообразию рассветов, а летом, когда приплывают белуги, медитативно наблюдаю за ними в окно. Я ценю возможность практически в любой момент встать на лыжи или сесть на снегоход и уже через несколько минут оказаться в бесконечной долине. Меня всё ещё впечатляют северные сияния, огромные ярко-голубые ледники и заснеженные вершины гор, похожие на зефир.

Шпицберген - один из самых тёплых и обитаемых уголков Арктики. Благодаря Гольфстриму зимы на архипелаге мягкие, а летом температура может подниматься до +20°. Это позволяет вести здесь коммерческую, промышленную и научную деятельность, в том числе и в постоянно обитаемых посёлках. Сейчас таких на Шпицбергене три: норвежские Лонгйир и Свеагрува и российский Баренцбург. Есть научные станции: Нью-Олесунн (Норвегия) и Хорнсунн (Польша). Есть также мёртвые советские поселения Колсбей, Грумант и Пирамида.

Несколько лет назад обзавелись своей станцией на Шпицбергене и китайцы. Любая страна, подписавшая Шпицбергенский трактат 1920 года, имеет право вести на архипелаге коммерческую деятельность при условии признания формального суверенитета Норвегии над территорией.

Основа экономики Шпицбергена - добыча угля. Процесс этот перестал быть рентабельным и поддерживается скорее по традиции. Сейчас деньги на архипелаге приносит туризм. Гостиницы, бары, магазины, сувениры, музеи, общественные пространства, туристические компании - сфера обслуживания на Шпицбергене развивается стремительно. В полуторатысячном Лонгйире, административном центре территории, есть даже Radisson.

Но это сейчас Лонгйир - крупнейшее поселение на Шпицбергене, а норвежцы - наиболее многочисленная нация. Ещё четверть столетия назад всё было по-другому. Большинство населения архипелага составляли граждане СССР, в основном украинцы. Шахтёры приезжали в Арктику из Донбасса, обслуживающий персонал - с Волыни. В двух советских посёлках на Свальбарде (весь мир знает Шпицберген именно под таким названием) - Баренцбурге и Пирамиде - в общей сложности проживали около двух с половиной тысяч человек.

Пирамида

Пирамида - пожалуй, единственное место на земле, где действительно был построен коммунизм. В посёлке практически отсутствовали товарно-денежные отношения - питание и бытовые услуги предоставлялись бесплатно. Зарплата шахтёров и обслуживающего персонала (рассказывают про суммы от 700 рублей и выше) почти полностью уходила на сберегательные счета в советском банке. За несколько зимовок на Шпицбергене можно было заработать не только на машину, но и на кооперативную квартиру. Сейчас же зарплата большинства шпицбергенских сотрудников «Арктикугля» колеблется между 500 и 1 000 долларов - немного по северным меркам.

Общий вид на посёлок Пирамида с одноимённой горы.

В сороковых-восьмидесятых годах на 78-м градусе 40 минутах северной широты выросло поселение на более чем тысячу человек с жилыми домами, общежитиями, больницей, школой и детским садом, бассейном, огромным культурно-спортивным комплексом, портом, фермой и даже гостиницей, построенной для развития туризма. В качестве необычного проявления заботы о сотрудниках руководство посёлка заказало несколько барж с чернозёмом, который был уложен на вечную мерзлоту Арктики. На завезённой почве прорастала не только южная газонная трава, но и некоторые однолетние цветы, которые жители Пирамиды высаживали у домов. И сейчас там можно увидеть очертания старых клумб, по южной традиции ограждённых кладкой из сложенных под углом кирпичей.

Руководство посёлка заказало несколько барж с чернозёмом, который был уложен на вечную мерзлоту Арктики. На завезённой почве прорастала не только южная газонная трава, но и некоторые однолетние цветы.

В 1998 году Пирамида превратилась в посёлок-призрак. Государственный российский трест «Арктикуголь» решил прекратить добычу на Шпицбергене. Только во второй половине нулевых россияне вернулись на архипелаг, но полноценная жизнь закипела лишь в Баренцбурге. Пирамида и сейчас мёртвый город, хотя местные постоянно меня поправляли: они предпочитают называть посёлок не заброшенным, а законсервированным.

Местных сейчас немного - в летнюю пору население Пирамиды достигает двадцати человек, все они сотрудники гостиницы «Тюльпан». Только гостиница, котельная и гараж продолжают работать в этом то ли заброшенном, то ли законсервированном посёлке.

В Пирамиде нет мобильной связи и интернета, для общения с внешним миром здесь используют спутниковые телефоны. При этом на пути из порта в гостиницу можно встретить деревянный столб, на котором висит старый телефонный аппарат - он обозначает место, где ловится сигнал норвежского сотового оператора.

Редкие люди

Самый известный житель современной Пирамиды - Александр Романовский, некогда преподаватель географии из Санкт-Петербурга, который в 2012 году откликнулся на вакансию гида в Пирамиде и с тех пор каждый год продлевает контракт с «Арктикуглём».

Александр появляется практически в каждом репортаже о Пирамиде, как русскоязычном, так и иностранном. Экстравагантный внешний вид, неровная борода, едва заметный безумный блеск в глазах и ружьё через плечо для защиты от белых медведей - всё это добавляет его образу телегеничности.

Ещё один запоминающийся житель Пирамиды - Пётр Петрович с Волыни. Это нынешний глава посёлка (начальник участка). Он мастер на все руки: одновременно водит туристический автобус, управляет гидроузлом, выступает завхозом и ангелом-хранителем законсервированного рудника.

На верхнем плато горы Пирамида, давшей название руднику и населённому пункту, сложно поверить, что ты находишься где-то глубоко в Арктике. Именно здесь ощущается присутствие людей - из-за наскальных надписей. В основном это имена и названия городов, почти сплошь украинских. Донецк, Макеевка, Киев, Львов. Минск, Калинин, Красный Луч, Часов Яр, Новомосковск. Датировано 1981-м, 1983-м, 1988-м годами. За несколько десятилетий эти оставленные краской надписи ничуть не выцвели, даже камни с буквами: «К», «О», «Н», «С», «Т», «А», «Н», «Т», «И», «Н», «О», «В», «К», «А» лежат в строгой последовательности, как их оставил шахтёр по фамилии «М», «О», «С», «К», «В», «И», «Н» когда-то во времена Советского Союза. Они неподвластны времени, ветрам и перепадам температуры. Страна, собравшая всех этих людей на Севере, ушла в небытие, а надписи остались. В этом смысле название горы начинает звучать символично: это действительно пирамида - памятник почившей в бозе империи. В песках Сахары или в снегах Арктики - неважно.

Вид с Пирамиды на ледник Норденшельда.

Смотрите, люди!

С вершины горы в нашу сторону спускались два человека.

Не бойтесь, у меня ружьё, - сказал наш инструктор Даниил.

Через несколько минут люди поравнялись с нашей группой. Это были молодые парни в спортивных костюмах. Один из них держал в руках мобильный телефон, из которого доносился русский рэп.

Добрый вечер! - поздоровались они хором.

Мы встретили двоих таджиков - их бригада также временно живёт в Пирамиде, где ремонтирует четвёртый этаж гостиницы. Парни не просто спускались с вершины горы, они сбегали с неё, вальяжно, трусцой, будто нет под ногами разъезжающихся во все стороны камней.

Ну а чем им тут ещё заняться? - заметил Даниил, провожая взглядом их удаляющиеся фигуры. - Как развлекаться? Интернета нет, мобильной связи нет. Ничего нет - только гора!

Баренцбург

Баренцбург куда более живой населённый пункт. Когда-то здесь жили полторы тысячи человек, сейчас - около пятисот. Из них 80–90% - украинцы из Донбасса. О присутствии России здесь говорит только триколор над зданием консульства. Это сооружение единственное в Баренцбурге стоит за забором.

Я тут уже пять лет, безвылазно, - рассказывает мне один из баренцбургских шахтёров. Он ходит по улицам посёлка, пытаясь познакомиться с туристами и пообщаться с новыми людьми. - И ещё столько же проведу, возвращаться мне некуда.

Родной город моего собеседника теперь не контролируется Украиной. Возвращаться туда он не собирается.

Брат со мной даже разговаривать не хочет. Говорит, я россиянам продался. А где тут Россия?

Действительно, в Баренцбурге и вообще на Шпицбергене-Свальбарде совершенно не ощущается присутствие какого-либо государства. Украинцы, россияне, норвежцы и прочие живут здесь некой единой общностью, в которой разговоры о политике сразу же подавляются.

На Шпицбергене не рождаются и не умирают - тяжелобольных и женщин на последних неделях беременности вывозят на материк. На архипелаге нет кладбищ, зато есть собственные пивоварни: «Красный медведь» в Баренцбурге и Svalbard Bryggeri в Лонгйире. При этом алкоголь здесь стоит дешевле, чем в континентальной Норвегии - сказывается статус tax-free.

Лонгйир

Играть в алкоквест в Лонгйире абсолютно бессмысленно. «Пьяная миля» в столице Шпицбергена состоит всего из четырёх питейных заведений. Три из них расположены на одном пятачке, четвёртый - чуть поодаль, в гостинице Radisson.

Бары - единственное место, где можно употреблять спиртное без ограничений. На Шпицбергене действует что-то вроде сухого закона. Каждый житель архипелага, как взрослый, так и ребёнок, имеет право на покупку определённого количества алкогольных напитков в месяц. В Баренцбурге, к примеру, это один литр крепкого спиртного. Также на Свальбарде ограничена продажа сахара.

Власти ограничивают доступ к выпивке, опасаясь повального пьянства - развлечений на Шпицбергене действительно немного. Скука, тяжёлые погодные условия, малочисленное население и, следовательно, ограниченный круг общения - всё это способствует тяге к спиртному.

Природа

Туристы едут на Шпицберген, конечно, не ради алкоголя. Главная достопримечательность архипелага - природа. Это только на первый взгляд при подлёте к аэропорту Лонгйира кажется, будто всё вокруг серое и унылое. Стоит присмотреться, и окружающий мир начинает играть красками и контрастами.

Арктический хлопок или пушица. Новые на Шпицбергене люди часто путают это растение с одуванчиком.

Ярких цветов на Шпицбергене немного, поэтому любая подобная растительность воспринимается как чудо.

Дорог на Шпицбергене немного, автомобильные переезды между населёнными пунктами невозможны. Главный транспорт в летнее время - катера, в зимнее - снегоходы.

Есть отчаянные смельчаки, которые решаются на многодневные трекинговые переходы. Местный порядок обязывает таких иметь с собой ружьё для защиты от белых медведей. Летом животные уходят вслед за полярной шапкой на север, но гарантировать их полное отсутствие в обитаемой части Шпицбергена никто не может.

Этим летом организованные туристы встретили вдали от поселений невооружённого путешественника из Украины и по прибытию в Лонгйир сообщили об этом властям. Те отправили вертолёт и принудительно эвакуировали нарушителя.